Сету атум - Юрий Тамразов

– Тогда купи пистолет.

После этого мое представление о боевых искусствах несколько видоизменилось. Пистолета я, конечно, не купил, но вот упражнениям с мечом стал уделять особое внимание. С заточенной железкой на улицу не выйдешь, но если владеешь техникой, то меч с легкостью заменят и стальной прут, и бейсбольная бита, и просто палка. Битой, в отличие от пистолета, обзавелся.

Отработка закончена, вот и еще двадцать минут украдено у зачинающегося дня.

Мышцы гудят от приятного напряжения, тело исходит жаром – вот теперь, разогретому, можно и побриться. Люблю ощущать легкое напряжение мышц. Спина сразу приобретает правильную осанку, плечи расправляются. На один день ты становишься мужчиной, а не ссутулившимся бесхребетным существом.

«И зачем он меня туда отправил? Люди, конечно, хорошие, но какой от этого толк? Мало того, так еще чуть не издох», – думаю, орудуя бритвой. Наклоняюсь, подставив бритву под струю воды. Распрямившись, примеряюсь лезвием к поросшей щеке. Что-то не так. В зеркале вместо привычного скуластого лица отражается гладкий, словно вырезанный из цельного куска хрусталя, овал. Инстинктивно отпрыгиваю, пятки ощутимо бухают о стенку стиральной машинки. Машинка дребезжит, я матерюсь, накладываю на зеркало крест – так, на всякий случай.

– Вот, что крест животворящий делает! – издевательски грохочет у меня в голове голос.

– Какого хрена?

– Спасибо на добром слове. А сейчас выгляни в окошко…

– Зачем?

– Времени у меня мало, – отчего-то расстроился безликий, – просто слушай и запоминай. Бритву оставь, выгляни в окошко, затем одевайся и без промедлений иди на набережную. Там тебя ждет Борис, твой друг. Он поможет нам решить одну из задач.

– Этот идиот мне не друг, – я сержусь, вспоминая былые претензии к моему патрону. – Я тебя знаю уже второй год, я тебе верю уже второй год. Похоже, это движение одностороннее. Какие-то цели, какие-то задачи. Бегаю, мечусь, сам не знаю зачем? Ты в курсе, что меня могли убить сегодня? И ради чего, ради беседы?

– Слишком много эмоций, недопустимых для сету атум, – осекает Джйортир, хрусталь, резко потемнев, становится серым. – Все сложится в картину, но не сейчас. Не спеши, охотник, эмоциями и спешкой можно погубить все. Встреча была нужна, она была крайне необходима. Ты это поймешь, но позже. Да и погибнуть ты не мог, не сейчас. Он еще не так силен.

– Хорошо, прости. Но ты сам меня подначиваешь. Вот скажи, кто «он»? Я опять буду работать вслепую? И к чему этот маскарад? Чего ты делаешь у меня в квартире? А если увидит кто?

– Слишком много вопросов, мой юный друг. Пожалуй, с твоего позволения, отвечу на один. Крайне сложно существу моей природы доносить до тебя мысли в период бодрствования. Слишком насыщенный ментальный фон. Сложно заявить о себе, когда в твоей голове одни юные девы, притом обнаженные.

– Я не виноват, что живу в этом теле. У него, тела, тоже есть потребности. Стоп. – Едва успеваю поймать ускользающую мысль. – Что значит «в период бодрствования»?

В зеркале возникает мое удивленное лицо, Джйортир исчез, оставив мои претензии без ответа.

Приказав себе ничему не удивляться, в который раз иду в спальню. Отдергиваю тяжелые бордовые шторы, задумчиво обхватываю пятерней острый подбородок, почесываю. За окном, на уровне подоконника, отражая солнечные лучики, плещется безбрежная голубая гладь. Ноги подкашиваются, пол медленно приближается. «Вот оно как бывает», – думаю я, первый раз падая в обморок в зеркале.

***

Сквозь дрему возвращающегося в мир сознания доносится неприятный дребезжащий звук. Распахиваю глаза, резко вскакиваю с кровати, оглядываюсь. Квартира моя, все на месте. На прикроватной тумбочке бьется в истерике телефон. После. Подскакиваю к шторам, рывок. Ну, слава Богу! Спальню заполнил яркий свет солнечного февральского денечка. За окном, как и положено, бугрится высотками Завокзальный район города-курорта Сочи. Чуть дальше, за острыми шпилями устремленного ввысь здания железнодорожного вокзала, открывается вид на узкую полоску берега, вгрызающиеся в лазоревое море волнорезы. Чем дальше от берега, тем темнее цвет воды, черная полоска сливается с линией горизонта, за которой уже другая страна – Турция.

Вздрагиваю, в бедро утыкается что-то холодное и влажное, отрываю взгляд от любимой панорамы, снизу вверх на меня меланхолично смотрит Мамонт, помахивает жестким прутом хвоста. Опускаю ладонь на широкий, мощный загривок:

– Что, отец, уже устал от мыслей о смысле бытия? – Массивное тело стаффордширского терьера дергается, Мамонт громко фыркает, трясет лобастой головой. – Гуля… – дразню собаку, зная реакцию на заветное слово, Мамонт вздрагивает, приседает на задние лапы. – Гуляш! – пес склоняет голову, вздыхает. – Гулять!

Звонкий лай, не соответствующий солидному размеру туши пса, бьет в уши, по паркету словно рассыпали горох – Мамонт, резво перебирая лапами, уносится в прихожую. «Ладно, желание друга – закон», – бурчу, направляюсь следом за собакой. «Свободу попугаям»!

Опаздываю, Джйортир просил не медлить, но не изводить же собаку мучительным выбором между желанием справить нужду и угрозой расстроить хозяина? А вдруг разлюбит? Все-таки собаки – удивительные существа, пожалуй, одни из немногих любят нас всей своей мохнатой сущностью просто за факт нашего существования. Вот если бы люди были хоть на мизерную долю похожи в этом на братьев своих меньших… У охотника много ограничений, одни устанавливаем мы сами – сознательно стреножим низменную часть нашей природы. Часть устанавливают те, кто посвящает нас в братство, кто дает нам цель и путь. Конечно, многим наша жизнь может показаться адом. Пьянки исключены, бездельничать не имеем право, куча строжайших запретов и ни секунды покоя – все в работу, все для однажды выбранной цели. Ну и, конечно, никакого личного времени. Сету атум зарождается в человеке тогда, когда последний решает подчинить свою жизнь служению Атуму, а уже через это служению обществу. Как только эго начинает брать верх, и усилия направляются на достижение личного счастья, – охотник уходит из человека, а вместе с ним те, кто дают нам право служить Атуму, забирают у человека жизнь. Да, мой мир суров. Но выгул Мамонта не противоречит моему пути, я надеюсь?

Чистое небо накрывает Сочи голубым куполом, на вершине которого слепит глаза золотое солнце. +25. Почти бегу к площади Морского вокзала. Опаздываю, знать бы еще куда? Хорошо хоть февраль, улицы не переполнены беспечными отдыхающими, не приходится продираться сквозь толпы вальяжно вышагивающих туристов. Перескакивая через ступеньки, спускаюсь с пешеходного моста, нависшего над железнодорожными путями. «Уважаемые пассажиры. Скорый поезд „Новосибирск-Адлер“ прибывает на первый путь», – мелодичный голос диспетчера, слегка искаженный металлическими нотками, оживляет немногочисленных, скучающих на перроне граждан. Я преодолеваю последние ступени, спрыгиваю на перрон, вымощенный добротной плиткой песчаного цвета, шагаю в сторону выхода.

«Леха, привет! У тебя какой вагон? Ага, понял. Да, тут здорово, завтра будем отрываться в Сочах по полной»! – огибаю коренастого мужчину в не по погоде коротких шортах, цветастой майке, хмыкаю. Если вы хотите вызвать непонимание, а то и презрительный взгляд у местных жителей, скажите: «В Сочах». Или вот так: «Я на Кубани». Можно еще «гекнуть», смягчая согласную. Любой сочинец от таких фраз обозлится и начнет объяснять, что вы находитесь в Сочи, а не в Сочах, что Кубань – это Кубань, а Сочи – это Сочи. Что у них на Кубани вы можете «гекать» сколько угодно, а здесь за такое можно и сарказм схлопотать. «Мы – столица черноморского побережья России! А Кубань – это такая река», – можете услышать и такой ответ на вопрос: «Разве Сочи – не Кубань»? В общем, меня передергивает, но времени на сарказм нет. Спешу.

На глаза надвигается тень – захожу в монументальное здание вокзала, вероятно, строили еще при Сталине. Впрочем, большинство построек в моем городе еще тех времен, все широкое, вычурное, монументальное и обязательно песочного цвета. А вдруг кто забыл, что попал на курорт?

Балансируя на скользком, начищенном до зеркального блеска, полу, устремляюсь к дверям с табличкой «В город».

«Дарагой, мащина нэ нада? Дешэво давезу! – трясу головой, пробегаю мимо смуглого мужчины, оживившегося было от приближения моей фигуры. – Ну как хочэщь. Своим пэщком иди», – бубнит в мою стремительно удаляющуюся спину таксист. Предполагая новые предложения, сторонкой обхожу бабулек, толкущихся у вытянувшихся напротив вокзала пластиковых прямоугольников автобусных остановок, ныряю в подземный переход. Осталось чуть-чуть.

Первое, чем поражает туристов Сочи, – мохнатые пальмы. Стоящие поодиночке, вытянувшиеся в стройные аллеи, или разбитые в шахматном порядке, – символ южной столицы страны. После в глаза жителям Севера, Центра, Урала и других регионов коренной России бросается в глаза пестрый национальный состав. Русские, украинцы, армяне, грузины – не удивляют. А вот, скажем, греки, эстонцы, немцы, адыги, абхазы, турки и прочие экзотические для той самой коренной России народы – весьма-весьма… И да. Солнце. Всегда, даже в зимние месяцы.